Онколог. Шерлок. Журналист

27.12.2019

С чем у вас ассоциируется врач? Это всегда белый халат, стетоскоп, рецепт на лекарства, куча сложных терминов, белые лампы операционной… Вряд ли в этот список попадут слова «друг» или «весельчак» — для пациента почти всегда личность врача остается загадкой. Иногда загадка становится фобией. 

Мы решили запустить серию портретных интервью с российскими врачами, чтобы показать: тот, кто прячется за белым халатом и бумажными кипами, совсем не страшный и искренне хочет вам помочь. Наш первый герой — Дмитрий Красножон, хирургический онколог, маммолог клиники онкологических решений «Луч».

Я заметила, что у вас очень мощная пациентская команда поддержки. Когда клиника «Луч» объявила, что у них будет вести прием Дмитрий Красножон, их группу ВКонтакте буквально разорвало от лайков, репостов и комментариев с поздравлениями и восхищениями. Как вы это делаете?

Начну с громких слов: я врач в третьем поколении, и большое влияние на меня оказали папа и дедушка. Для нас задача врача — понять человека, вникнуть в него и с ним сработаться. Для этого с ним нужно разговаривать. Когда ко мне приходит пациент, — не важно, полковник ФСБ это или работник военно-морского архива — я пытаюсь найти точки соприкосновения с ним и искренне интересуюсь, чем он живет. Это помогает пациенту расслабиться в кабинете врача, открыться ему. Не бояться его, в конце концов. 

Хороший пример: у меня недавно была пациентка. Логопед. А я ей говорю: «Слушайте, так у меня мама тоже логопед! У вас такая тяжелая работа, вы постоянно говорите, говорите, говорите...» Она подхватывает, и — хоба! — появилась связь.

Врач — тот же журналист. Я недавно перечитывал Ларри Кинга. Он интересуется футболом, но когда читаешь его интервью — вот уж где интерес к человеку! И от Познера я балдею: он задает вопросы, потому что ему искренне интересно узнать. У Дудя то же наблюдается. Он делает интервью с очень разными людьми, и с каждым ему интересно. 

Так вот, когда ты лечишь человека — та же история. Когда ты видишь, как и чем он живет, когда ты понимаешь и принимаешь это, дела сразу идут в гору. 

Разве вам хватает времени на каждого пациента? У приема же четкие временные ограничения. Как вы успеваете и расслабить пациента, и отношения выстроить, и анамнез собрать?

У моих приемов таких ограничений нет. Если мне нужно с человеком 30 минут вместо установленных 15, я выйду в коридор и сообщу об этом остальным пациентам. 

А как на это смотрит руководство?

Начальники приходят, когда пациент жалуется. От меня все выходят довольные. Более того, они выходят и говорят очереди, мол спокойно, ребята, ждем, и все будет хорошо. 

Мне вообще кажется, что нас современный маркетинг очень сильно развратил. Получается, как в условном Макдональдсе: «Мне за пять минут этот бутерброд сделайте». Хотя раньше люди в ресторане ждали по 40 минут свою еду — и ничего страшного не происходило. И более того, в хорошем ресторане 40 минут вы будете ждать свою еду. А до этого — столик, и это нормально. 

Но медицина — не фастфуд! Она времени требует и на осмотр, и на консультацию, и на подумать. Главное — объяснить пациенту, что сейчас будет происходить и зачем это нужно. 

Дмитрий с коллегами из "Луча"

Где этому учиться молодому врачу, если не во время приема?

Мой папа говорил так: обязательно там, где можешь смотреть, смотри. Смотри, смотри, смотри. Приходит человек — смотри, спрашивай, узнавай. Современная болезнь химиотерапевтов – они смотрят не на пациента, а на анализы и анамнез. Я, например, у всех пациентов смотрю легкие и живот. Это, конечно, мега-секрет (прищуривается). Расскажу вам случай, который я всегда рассказываю своим ординаторам.

На соседнее отделение с моим ложится пациент с опухолями шейных лимфоузлов и метастазами из первично не выявленного очага. Непонятно, откуда они взялись. Пациенту сделали пункцию и решили удалить лимфоузел, чтобы сделать гистологическое исследование. 

И вот представьте два операционных стола: на одном столе оперирует мой друг и коллега, крестный у моих детей Игорь Петрович Костюк, а на второй стол привозят этого пациента. Снимают с него простынь, а у него там ВОТ ТАКЕННАЯ меланома (злокачественная опухоль кожи). Игорь Петрович Костюк смотрит с того стала и говорит: «Операцию отменяйте — дообследуем». Вот и получается: если бы врачи провели полноценное обследование — прослушали легкие и сердце — они бы меланому точно нашли.

Смотреть нужно обязательно еще и потому, что пациент может всего не рассказать. Поэтому врач — еще и Шерлок Холмс.

Дмитрий  (на фото — слева) с учениками за операцией

Вы из семьи врачей. Вы всегда знали, что пойдете по стопам отца и деда?

Папа и дедушка были военными врачами. Когда мы в 1989 году переехали в Петербург, меня определили в медицинский класс — это когда с углубленным изучением биологии. Тогда я подумал: техническим специалистом я быть не хочу, с гуманитарными науками у меня тоже не складывалось (в студенчестве Дмитрий писал, например, для «Коммерсанта» и других российских СМИ — прим. ред.). Сработало родительское «тебе это подойдет», и я пошел в мед. 

Почему вы выбрали онкологию?

Я хотел быть хирургом, но пришел ординатором в хирургическое отделение с неправильным представлением о том, что это такое. Я думал, что хирург — тот, кто оперирует. Ну и в ординатуре я заскучал. И пошел в Ленинградский областной онкологический диспансер. 

Там я встретил онкологов Кирилла Георгиевича Шостку, Алексея Михайловича Карачуна, Юрия Павловича и Дмитрия Юрьевича Богородских, и это все перевернуло.  Когда я смотрел, как они работают с людьми и насколько они близки с ними, меня это заряжало. При этом, сами врачи могли друг другу морды набить, если у них были разные мнения о том, как лечить конкретного пациента. Когда мы на комиссии разбирали какие-то тяжелые случаи, в кабинете стоял мат-перемат! Представьте, как [удивлялись] некоторые пациенты! [Удивлялись], но видели, что врачи совершенно искренне хотят им помочь. Не важно, что друг с другом они знакомы 20 лет, а с пациентом — три дня. И вот эта штука захватывает, мотивирует и ведет куда-то дальше.

У вас были хорошие менторы. Скажите, насколько менторство вообще важно в медицине?

Очень важно. Но мне слово «ментор» не особо нравится, лучше «наставник» или «учитель». Кем бы он ни был, он — проводник в новую для молодого врача область. Это тот человек, который регулирует ваши установки в отношении реальности. Но инструменты, конечно, поменялись (улыбается). Когда я пришел в ординатуру, мои отношения с учителем складывались примерно так: 

— Может, не надо? 

— Я тебе щас дам «не надо» — иди меняй перевязки!

— Иду-иду! 

Сейчас взаимоотношения стали более мягкими, ученики могут спорить. Причем иногда ситуация доходит до абсурда: ты говоришь человеку очевидные вещи, а он начинает их отрицать.

Дмитрий с учениками

Хороший наставник — он какой?

Хороший наставник любит свое дело. У него должны быть силы, время и желание учить. Он должен сканировать ученика, как пациента, чтобы понимать, что ему нужно. И самое главное — он должен идти в ногу со временем. Не в смысле образовательного процесса, а в том смысле, что он должен воспринимать своих учеников не в том духе, в котором воспринимали учеников, когда он сам был учеником.

Еще учитель должен подстраиваться…

Как под пациента? 

Как под пациента. Элементарно: приходят новые ординаторы. Одних обеспечивают родители, у них есть возможность все время учиться, а у других — нет, потому что они содержат себя сами. Например, ко мне пришла ученица, у нее денег не бесконечное количество, поэтому она подрабатывает в аптеке по ночам. Я понимаю, что в четверг утром я до нее не достучусь — она отработала ночную смену, не выспалась. Тогда у нас такой план: вместо четверга она приходит в субботу. Большинство категоричны: приходи в четверг к 7:00, и все тут. Потому что раньше было так.

Когда я готовилась к интервью, я зашла на ваш сайт, и вот что заметила: у вас нет четкого разделения личной жизни и работы — даже на рабочем сайте у вас есть раздел про детей. И вот вопрос: воспитание детей пересекается с воспитанием ординаторов? 

Цель моей жизни — чтобы мои дети были лучше, чем я. Это если глобально. С частностями это не работает. Потому что вот рождается человек. Он — твоя кровь и плоть. Он растет и развивается на твоих глазах и, казалось бы, должен иметь такой же, как у тебя, понятийный аппарат. Ты всему его учишь — у него не должно быть другого пути, кроме как повторить твой. [Не тут-то было]! Не повторяет он твой путь, а идет своим. Поэтому ты должен найти в нем какой-то талант и помочь его развить. Ни больше, ни меньше. Я ответил на ваш вопрос?

Да.