Рак как тренинг личностного роста

07.10.2019

В 2018 году у Ирины Митиной диагностировали опухоль молочной железы. Женщина считает, что рак изменил ее жизнь в лучшую сторону. Публикуем  историю Ирины. 

Болезнь

Летом 2017 года я нащупала у себя небольшую шишечку в груди. Как и положено, обратилась к врачу. Он посмотрел, и, выпучив глаза, произнес страшным голосом:«Вам надо делать пункцию!» И этим напугал меня до полусмерти. Я развернулась и ушла. И долго не приходила. Мысль о шишке в груди не давала покоя, но я была уверена, что рак может случиться с кем  угодно, только не со мной. Никто из близких родственников не болел онкологическими заболеваниями. Не было факторов, повышающих риск. Даже слово «рак» в нашей семье никогда не звучало. 

В итоге к врачам я вернулась только в феврале 2018 года, потому что шишка увеличилась и стала доставлять дискомфорт. 

Первым делом девушка-маммолог спросила меня:«Где же вы были раньше?» И добавила, что обязательно надо делать пункцию — есть большое подозрение, что опухоль злокачественная. Тогда до меня стало доходить, что рак — это не нечто абстрактное. 

Куда обращаться за помощью, я не знала. У кого спросить — тоже. Да и вообще спрашивать было неудобно, словно я напрашиваюсь на жалость. Но некоторые знакомые знали, что я проходила обследование и позвонили сами, чтобы справиться о моем здоровье.

Одна из знакомых посоветовала обратиться в 62 больницу. Я живу на юго-востоке Москвы и никакого отношения к этой больнице не имею, но в тот момент об этом даже не вспомнила. Я помчалась туда, и меня приняли. 

Уже на УЗИ мне сказали, что хороших новостей нет. Сделали биопсию. Через неделю должно было прийти заключение о стадии болезни, и мне пообещали назначить лечение. 

Выбор

У меня были семь дней, чтобы понять, что со мной происходит. Я, конечно,«умирала»: придумывала прощальные письма сыну, позже их писала, мысленно составляла завещание. Всю неделю я прощалась с близкими, смотрела на небо, думала, что ничего этого больше не увижу. Сын, которому тогда было 19 лет, плакал. Рак и у меня,и у него ассоциировался со словом «смерть».

Позже я прочитала в интернете про возможную причину этой установки, и мне очень эта идея легла на душу. В нашей стране в прошлом не очень хорошо диагностировали рак, как, впрочем, и во всем мире. Долгое время пациенту не сообщали диагноз. Только когда становилось ясно, что прогноз неутешительный, врачи решались открыть человеку правду. Оттуда и сложился стереотип: если нашли рак, значит, вынесли смертный приговор. 

А потом меня словно переклинило. Я подумала: есть же люди, которые выздоравливают! Медицина развивается. Наконец, врачи мне сказали, что это лечится. Почему я умираю-то? Надо же побороться за жизнь! И я объявила об этом близким. 

В итоге мне диагностировали 3 стадию рака молочной железы уже с метастазами в лимфоузлы. Из-за этого меня не взяли сразу на операцию: сначала была химия, потом операция, затем лучевая терапия. Все лечение заняло год. 

Некоторое время я ждала, пока в больнице появятся необходимые мне препараты для химиотерапии. Мне, конечно, предложили их купить самостоятельно, но стоимость одной ампулы — 3700 евро, а их нужно было 7 штук  Нереальные деньги! Я подумала: «Неужели и вправду, если у тебя нет денег, то ты не жилец?»

Но препараты пришли в больницу, и я не отдала за лечение ни копейки. Сейчас я без зазрения совести всем говорю:«Платите налоги». Я знаю теперь, куда они идут. 

Лечение

На первый сеанс химиотерапии я шла бодро. Врач сказал про это ничего не читать в интернете, чтобы заранее не пугаться. 

Я мало, что помню о том периоде. Ужасно плохо соображала и также себя чувствовала.  Самые яркие воспоминания — слабость после капельницы, одышка. У меня все валилось из рук — целой посуды почти не осталось, постоянно кровоточили десна и шла кровь носом. Но не было тошноты и рвоты.

После каждого курса появлялись свои «прелести». Например, после одного из них расстроился кишечник. Далеко от дома уйти было нереально. И еще были нервные срывы, приступы беспричинных слез и истерик. Временами очень жалела себя. 

Но когда мне стало лучше, я как будто заново родилась. Начала осознавать, что такое ценность жизни. Только тогда до меня дошло, что имели в виду мудрецы, завещавшие нам ценить каждый миг. Стало так легко и кайфово! 

Химиотерапия у меня была раз в три недели. Две недели я отходила от лечения, и неделю жила с этим новым ощущением. За семь дней, мне кажется, я пыталась прожить всю свою предыдущую неосознанную жизнь. 

У меня теперь как будто две жизни: одна длилась 46 лет, а вторая началась год назад. Хотя по ощущениям, прошло гораздо больше времени — столько всего я успела сделать. Для меня рак — это изменения, и в основном, самые положительные. 

Операция

Я ревела от одной мысли, что мне отрежут грудь, поэтому на операцию пошла через психолога. Считаю абсолютно нормальным попросить психологической помощи, если она тебе нужна. У нас в медицине не хватает психологической поддержки — настоящей. Люди растеряны перед лицом болезни, некоторые начинают делать глупости, например, обращаться к альтернативным способам лечения.

Для меня удаление груди было равнозначно потере женственности. Кроме того, после химиотерапии у меня было ощущение, что я уже здорова и операция мне не нужна. 

Хирург уверял меня в обратном, объясняя, что если не делать операцию, риск рецидива увеличивается. Также он сообщил, что ни химия, ни лучевая терапия не дают гарантии 100%-ого уничтожения всех опухолевых клеток. Если хоть одна остается, то она начнет вновь делиться. 

Я и сейчас не до конца с ним согласна, но проверять на себе не стала. И до сих пор не приняла свое несовершенное тело. 

Про установку импланта думаю часто. Моя грудь не маленького размера, поэтому просто вшить имплант не получится, нужна пересадка своей же ткани. А это уже операция из области микрохирургии, и длится она не менее 8 часов. Столько времени в наркозе —  много, я пока побаиваюсь. Но думаю что к весне начну заниматься этим вопросом серьезно.

Лучевая терапия почти никак на физическом состоянии не отразилась. Была слабость и ощущение, что облучаемое место будто «пришкваривается» к телу, но это проходило после сна и гимнастики. 

Немного страшен сам аппарат и комната со значком «радиация». Уверенности все это вкупе никак не придавало.

В течение 5 лет после лечения я буду пить гормональный препарат для профилактики рецидива. Врачи говорят, что этот срок может увеличиться до 10 лет. 

Врачи

Мой хирург был из серии тех людей, которые сразу говорят все в лоб. Он сразу определил самые страшные вехи: «Лечение — год, волосы и ногти выпадут, но потом отрастут». Про волосы я знала, а вот новость о том, что я лишусь ногтей, для меня стала открытием. 

Химиотерапевт была менее расположена к общению с пациентами, но всегда тщательно контролировала наше состояние и грамотно подбирала препараты — после трех курсов химиотерапии опухоль была почти уничтожена. 

Нужно доверять врачам и не бояться менять доктора, если он тебе не подходит. Врача нужно искать по чуйке. Такого, который будет с тобой разговаривать. Иногда доброе слово может сделать не меньше, чем лекарства. 

Пока я металась по интернету в поисках информации, не нашла ни одного ресурса, где было бы честно написано, чего ожидать от своей болезни. А главное — о том, что все это закончится. Когда плохо, тебя крутит и мутит, есть ощущение, что так будет вечно. Мне было бы важно, если бы в тот момент мне сказали, что все пройдет. 

Страх

Я чувствую страх при каждом походе к врачу. Сложно объяснить, чего именно я боюсь. Это не страх лечения — я уже знаю, что это такое. Я не боюсь потерять волосы, хотя вначале для меня это было очень страшным.

Мир болезни — другой. Я ощущала себя изгоем. У нас не все, оказывается, знают, что рак не передается воздушно-капельным путём, как вирус. Помните историю, как детей с онкозаболеваниями хотели выселить из квартиры, которую они с родителями снимают на время лечения? 

Мне было немножко неловко, что у меня нет волос, и я выгляжу не очень. Сейчас я больше боюсь не физической боли, связанной с лечением, а морального дискомфорта. 

Поддержка

Мой брак распался, когда я заболела. Муж ушел. Почему так произошло, я могу только догадываться — он ничего не объяснил. Супруг был со мной в течение пяти химий: очень бережно за мной ухаживал, хотя я видела, что ему это тяжело давалось. 

Во время серьезной болезни есть две стороны — заболевший человек и те, кто за ним ухаживают. И ещё не известно, кому труднее. 

Я не в обиде, даже рада, что он ушел именно тогда. Когда отходишь от химиотерапии, не можешь думать еще и о том, что тебя муж бросил. А когда уже отошла, то привыкла, что его нет. Если он не смог быть рядом со мной в тяжелый момент, зачем такой человек нужен? 

Сын меня поддерживал, но был в полнейшей растерянности, не понимал, что делать. Его отношение ко мне стало более трепетным. Когда мы понимаем, что можем что-то потерять, это становится очень ценным. 

Тяжелая ситуация — это фильтр. Ведь каждый близкий проецирует твою ситуацию на себя. Перед страхом смерти все вели себя по-разному: кто-то был рядом всегда. Две мои подруги не выдержали и сразу после операции примчались ко мне в больницу. Было как мультике: открывается дверь в палату, и из проема одна над другой торчат две головы. 

Кто-то не звонил и не приезжал. Потом эти люди объясняли свое молчание так: «Нам было страшно позвонить и услышать, что тебе плохо. Помочь-то ничем нельзя!» 

Это звучит примерно так: «Ты там как-нибудь выкарабкайся, а потом я к тебе опять приду!» 

Изменения

По профессии я экономист. Когда у меня обнаружили рак, я работала в крупном банке. У меня были приличные должность, зарплата и соцпакет. Все время, пока я лечилась, за мной сохранялось место. В общем, я не бедствовала. Но когда после болезни я вышла на работу, поняла, что не хочу там работать. Я испытывала моральный дискомфорт из-за того, что долгое время ходила в головном уборе и привлекала к себе немалое внимание. К моральному примешивался и физический дискомфорт —  я быстро уставала, хотелось прилечь и поспать. Конечно, со временем это прошло, но по первости было тяжеловато. Случались периодические приступы жара и нехватки воздуха, приходилось выходить из кабинета и по возможности дышать в открытое окно в коридоре.

Но главное — мне было жалко свою жизнь, которая день за днем проходит в душном офисе за неинтересной работой

Я продержалась год. 1 сентября 2019 года я уволилась. Многие знакомые не понимают, как можно было уйти с такого сладкого места.

Некоторое время я была в поисках того, чем хочу заниматься. И нашла. 

Сейчас у меня интернет-магазин: продаю шапочки для онкобольных женщин, женщин с алопецией. Купила франшизу — теперь я специалист по подбору женского белья. Открываю свой салон: буду продавать белье и, главное, помогать его правильно подобрать. Я поняла, что хочу делать людей красивыми и счастливыми. 

В прошлом году мы с сыном взяли из приюта собаку. Так долго собирались, а потом в один момент сделали. Счастливы до безумия — вот уже год с нами живет большой черный пес. Сын назвал собаку Фрэнки в честь футболиста английской лиги Фрэнки Лэмпорта. 

Поменялось внутреннее ощущение — я стала гораздо спокойнее. Можно пройти миллион тренингов личностного роста, но тренинг под названием «рак» — самый эффективный. Я бы никогда не решилась на все изменения, если бы не этот опыт. Но он был тяжелым, и оглядываться на него мне не хочется. 

Что я могу сказать людям, оказавшимся в похожей ситуации? Человек сам должен выбрать — будет он жить или нет. А уже на это решение накладывается все остальное: врачи, препараты, операции. 

Будет трудно и страшно. Можно сложить руки, а можно бороться и получить другую жизнь и других людей вокруг. Нельзя сдаваться ни на секундочку.