Не благодаря, а вопреки: кто такие патологоанатомы на самом деле

21.04.2018
Патологической анатомии как дисциплине не повезло: неспециалисты прочно ассоциируют ее с моргом, вскрытием и похоронами. То же и с пониманием проблем патоморфологии — дальше стереотипов они как будто и не выходят. На деле все сложнее и увлекательнее: именно через пресловутый «патан» контролируется все качество лечения и диагностики в любом учреждении. О нюансах преподавания и изучения отечественной патоморфологии Profilaktika.Media поговорила с резидентом Высшей школы онкологии Владимиром Кушнаревым и руководителем Фонда профилактики рака Ильей Фоминцевым.
5918

«Патологическая анатомия — краеугольный камень диагностики. Патоморфологи — не просто последняя инстанция, они дают информацию, которой нет ни у кого. Например, они могут понять биологические свойства опухоли. Если патоморфолог или клиницист не знают, зачем существует разделение рака на молекулярно-биологические виды и что они вообще есть, то для пациента этот вариант, мягко говоря, не самый хороший», - рассказывает Илья Фоминцев.

Правильный диагноз возможен, если эффективно работает пара патоморфолог-клиницист. Оба должны требовать друг от друга мультидисциплинарного подхода и качественной работы. Связка хирург-химиотерапевт также зависит от патоморфолога — именно он знает об опухоли все. Кроме того, именно патологоанатом контролирует качество и эффективность лечения и лечебного патоморфоза. От того, как патолог оценил патоморфоз, зависит тактика лечения, побочные эффекты и в конечном счете жизнь пациента.


Тяжело в учении (и в преподавании)

С патологической анатомией студенты знакомятся на втором и третьем курсе. Адекватного понимания, зачем нужен «патан», и что делает врач патологоанатом у юных медиков нет, замечает Владимир Кушнарев. Его поддерживает руководитель Фонда профилактики рака. По его словам, порой обучение оторвано от жизни. Впервые патологическую анатомию студенты изучают на младших курсах, однако позже, во время изучения клинических дисциплин, о ней уже не особо вспоминают, в лучшем случае на научных обществах. А зря.

ИиВ-11.jpg

Илья Фоминцев, исполнительный директор Фонда профилактики рака. Фото: Артем Бондаренко.

«Когда ты изучаешь инфаркт миокарда, почему бы не рассмотреть его патоморфологию? Та же история с рассмотрением опухолей — патанатомия закончилась на третьем курсе, а ты сиди и вспоминай, что там было. Похожий пример — клиническая эпидемиология. В большинстве вузов ее просто нет, а если и есть, то это отдельный оторванный курс, который ты быстро забудешь. А вот если станешь рассматривать его понятия в срезе конкретной патологии, то он закрепится и разовьется в компетенцию», — подчеркивает Фоминцев.

Как добавляет Владимир Кушнарев, в медицинских вузах нет единой структуры и понимания обучения для работы в мультидисциплинарной команде патолог -клиницист. Есть университеты, которые пытаются что-то изменить, но попытки не систематические — все равно преподавание патанатомии не меняется. В дисциплину должны осознанно вливаться новые технологии, понимание молекулярной биологии опухоли и интеграция со смежными дисциплинами. Увы, то, что преподают, быстро устаревает, и заинтересованные студенты ищут знания сами, зачастую в англоязычных источниках, объединяясь в сообщества.

«Курс патологической морфологии на самом деле куда шире, чем его преподают в российских вузах. И сделать его можно намного интересней, используя современные технологии визуализации. В клинической практике патологическая анатомия ушла далеко вперед, у нас применяются новые технологии обработки материала, иммуногистохимической и молекулярной диагностики. А ещё есть врачи-профессионалы этой области, готовые делиться своими знаниями. Ситуация, которую мы видим в медицинском вузе — это гигантский разрыв между преподаванием и реальной практикой. Не спасает даже то, что школа патологической анатомии в России очень сильная. Это не отменяет того, что определенные понятия и даже целые пласты знаний требуют пересмотра, особенно в области онкопатологии и ее преподавания», — уверен резидент.

В теории изменить университетскую программу можно, но для этого необходимы компетенции. Даже если из ста ректоров шестеро понимают, что систему надо менять, вводить молекулярную биологию, клиническую эпидемиологию, сквозную патологическую анатомию — шансов у них мало.

«Чтобы программу поменять, нужно жизнь положить. Пока ты не соберешь вооот такую стопку бумаг, на которую можно опереться, ты ничего не добьешься. Количество согласований такое, что можно сойти с ума», — утверждает Илья Фоминцев.


Классный способ не платить деньги

Другая болевая точка — юридический статус ординаторов в целом и патоморфологов в частности. Юридически они считаются обучающимися, а не сотрудниками. Это несправедливо — ординаторы разгружают отделения больниц, берут часть задач и ответственности по лечению и диагностике пациентов на себя. При этом статуса врача у них нет.  Проблему эту решить можно — назвав ординатора не просто врачом, а врачом-стажером, но он обязательно должен быть сотрудником той организации, в которой он работает.

Еще одна сторона несправедливого статуса — зарплата. Странно платить меньше или вовсе не платить человеку только из-за статуса обучающегося, утверждает Илья Фоминцев.

«Неужели врач перестал учиться, устроившись в больницу? Если он перестал учиться, он перестал быть врачом. Это просто классный способ не платить деньги и делать двухгодичную ординатуру, а не шестилетнюю. Тех денег, которые платят ординаторам — пять-шесть тысяч рублей государственной стипендии — хватает разве что на проезд в метро и в маршрутке», — резюмируют оба собеседника.

ИиВ-22.jpg

Владимир Кушнарев, патоморфолог. Фото: Артем Бондаренко

Есть ещё одна проблема. Это длительность последипломного образования — обучения в ординатуре. В идеале для терапевтов она должна быть минимум три года, для хирургов и патологоанатомов — пять-шесть лет. От этого не уйти — такова реальная траектория обучения. Итог краткосрочного обучения сложным дисциплинам печальный — это сказывается на качестве диагнозов и операций.

«Ещё год назад была форма последипломной подготовки —  интернатура по патологической анатомии длительностью один год.  Я с трудом могу себе представить, что можно было за этот год освоить, например, в онкопатологии», — разводит руками Владимир Кушнарев.

Ни работы, ни пенсии

По словам Ильи Фоминцева, государственные вузы — это неповоротливые бюрократические махины с огромным количеством людей. Бюрократия, преподавание и устаревшие программы — не единственная беда. В них есть большой процент тех, кого не отправишь на мизерную пенсию в последний момент. К сожалению, они не обладают современными компетенциями в дисциплинах, их знания и практики зачастую устаревшие. Причина, по которой эти люди не уходят в отставку или остаются с молчаливого согласия руководства, ясна — после увольнения им некуда идти, а на мизерную пенсию они просто не проживут. Кроме того, в прошлом многие их них имеют вполне реальные заслуги, которые, увы, не имеют отношения к современным медицинским подходам. По-человечески их жаль, но от этого кадровые составы крупных образовательных учреждений и больниц обновляются с боем, отмечает Фоминцев.

«Медицина не изолирована от остального общества, у нее те же самые проблемы. Думаю, все государственные медицинские организации рассчитывают, что в них сами собой произойдут изменения. Но это маловероятно. Скорее всего, будущее за маленькими и хорошо управляемыми, но дерзкими частными вузами. У них будут понятные заказчики, будущие работодатели и понятные деньги для работы» , — заключает руководитель Фонда профилактики рака.



Полина Полещук
Полина Полещук
Profilaktika.Media
Поделиться с друзьями

Комментарии

Будьте первым, кто оставит комментарий к этой записи

Оставить комментарий

Комментарий появится здесь после прохождения модерации и будет виден всем посетителям сайта. Пожалуйста, не включайте в текст комментария ваши личные данные (полные ФИО, возраст, город, должность), по которым вас можно идентифицировать.

Другие статьи по теме
Новые материалы