«Сначала действия, потом нервы и эмоции»

25.11.2019

Три года назад журналисту Александру Горохову диагностировали рак яичка. Александр рассказал, почему воспринял диагноз спокойно, за что испытывает неловкость (спойлер: рак яичка тут ни при чем) и зачем нужно открыто рассказывать о своем заболевании. 

«Ни один мускул не дрогнул»

Моя история болезни началась летом 2016 года. Тогда меня интересовала только работа: я мог закончить дела, оглянуться и понять, что с момента, когда я последний раз задумывался о времени, прошло уже две недели. В один день я вдруг заметил, что одно яичко опухло, став раза в три больше другого. Я позвонил врачу-другу семьи: к ней мы первым делом всегда обращаемся за помощью в вопросах, касающихся здоровья. Она дает совет или говорит, к кому пойти, если проблема не в ее компетенции. Врач предложила приехать в тот же день, но по времени я никак не успевал. Договорились отложить визит на две недели. Меня такой вариант вполне устраивал — работа же. 

Но столько ждать не пришлось. Где-то через неделю я угодил в больницу с перекрутом семенного канатика на пострадавшем яичке. Такая травма случается, когда семенной канатик закручивается вокруг яичка и нарушает его кровоснабжение, — это дикая боль. С проблемой врачи разобрались, но вид яичка их насторожил. И меня отправили на УЗИ, которое показало, что в яичке опухоль. Дальше все было оперативно. Я позвонил маме, и мы вместе поехали в 62-ю московскую городскую онкологическую больницу. 

Направляясь на УЗИ, я примерно понимал, с чем могу столкнуться, но не сильно переживал. Ни один мускул на моем лице не дрогнул — и я не преувеличиваю. С самого начала я воспринимал то, что со мной происходит, как проблему, которую нужно решить, а не как конец света. Пригодились знания, полученные во время работы над дипломом — я его писал на факультете соцработы  Московского гуманитарного университета. Диплом был про эвтаназию, в рамках темы я много времени изучал онкологические заболевания, потому примерно представлял, с чем столкнулся, каковы риски и что меня ждет дальше. 

Запертый в своем теле

Мне сделали операцию: отрезали яичко и отправили его на гистологическое исследование. После этого поставили точный диагноз — стадия опухоли была не первая и не вторая, что-то среднее. Кроме того, в опухоли было три разных вида раковых клеток! Мне страшно повезло, что рак «поймали» и удалили именно тогда. Чтобы удостовериться, что опухоль не дала метастазы в забрюшинные лимфоузлы, врачи сделали еще одну операцию: удалили лимфоузлы и исследовали их тоже. Лимфоузлы оказались «чистыми». Через некоторое время я прошел курс химиотерапии, и на этом мое лечение закончилось. До сих пор я испытываю чувство неловкости, словно слишком легко отделался.

Хотя во время химиотерапии мне так не казалось. Курс продолжался неделю, которую я провел в больнице. В 7 утра меня будили и ставили капельницу. Примерно в 10 часов я понимал, что очень хочу в туалет. Это было странное ощущение, потому что эти три часа я не пил и не ел. Просто лежал, пока мне что-то «загружали» в кровь. Всю эту неделю я не ощущал никаких последствий химиотерапии. Меня выписали, и в воскресенье я поехал прямо из больницы на презентацию журнала к моему бывшему коллеге. Чувствовал я себя пусть и не отлично, но вполне сносно. Приехал домой, заснул, а на следующий день проснулся и понял, что химия начала действовать.

Главное чувство из того периода — жутчайшая слабость. Я не мог делать почти ничего. Хуже всего было утром, когда я окончательно просыпался. После пробуждения сил хватало минут на 20: ответить на сообщения. Дальше сил не было даже на то, чтобы удержать в руках телефон. Я осознавал, что ближайшие 10 часов заснуть не удастся, и это время надо как-то пережить. Представьте: лежишь в неудобной позе, потому что нет сил перевернуться. Начинаешь себя уговаривать. Спустя полчаса все же переворачиваешься на другой бок, а через некоторое время ситуация повторяется. Словом, я чувствовал себя запертым в собственном теле и мечтал, чтобы это все поскорее закончилось.

Я тогда жил в квартире вместе со своим товарищем. Он помогал в той мере, в какой это было нужно. Мне не требовалось слишком много заботы: нехитрая еда, вода и иногда разговор, потому что общаться тоже было тяжело. В туалет приходилось добираться по стеночке минут 10. Так прошел месяц, из которого две недели было совсем плохо, а потом состояние стало понемногу улучшаться. Однажды я проснулся и понял, что у меня слишком много волос осталось на подушке. Я решил не дожидаться, пока они сами выпадут, и на исходе этого месяца смог добраться до парикмахерской, чтобы побриться налысо.

Сейчас для меня люди, которые проходят через несколько курсов химии, — настоящие герои с огромным запасом мужества. Хотя я не хочу сказать, что я бы так не смог, — у меня бы не было выбора. 

«Мой рак — это не секрет»

Пусть это покажется удивительным, но я не переживал по поводу того, что со мной происходит. В этом смысле мы очень похожи с мамой: сначала решаем вопрос, а потом рефлексируем над ним. Сначала действия, потом нервы и эмоции. А вот отцу о своем раке я сказал только через какое-то время, потому что он всегда страшно переживает. Разговор был в стиле: есть проблема, и мы ее уже решаем. Что до других родственников — они, скорее всего, тоже были напуганы, но переживали молча. И меня это устраивало. На случай  расспросов у меня была отличная отмазка: «Я немного занят сейчас, у меня рак».

Впрочем, поддержку я все же получил и был очень тронут. После первой операции я написал большой пост в Facebook*, чтобы рассказать о своем опыте. Мой рак — это не секрет, не бизнес-интерес и не конкурентное преимущество. Скрывать здесь абсолютно нечего. Даже несмотря на то, что моя болезнь затронула репродуктивную систему, а об этом принято молчать еще старательнее. Я, к счастью, свободен от подобных стереотипов — снова спасибо моему образованию.

У меня была такая установка: люди за меня волнуются, в обмен я даю им исчерпывающую информацию о том, что со мной происходит. Добавляя при этом нечто вроде: «Это не смертельно, все в порядке, я справлюсь, пока помощи не надо, спасибо, если она будет нужна, я об этом обязательно скажу». Комментарии к посту меня сильно удивили — сразу обнажились масштабы проблемы. Даже знакомые мне люди, не говоря о случайно пришедших в обсуждение, массово начали писать что-то вроде: «У меня от рака умерла мама/бабушка/сестра, отец сейчас болен раком». 

Если человек, который борется с онкозаболеванием, в силах об этом рассказывать, то нужно создавать информационное поле. Это важно для тех, кому только предстоит столкнуться с раком. Чаще всего в такой ситуации люди не знают, куда обратиться. Скорее всего, первым делом они пойдут в интернет. Важно, чтобы люди находили там достоверную информацию, читали истории успеха/неудач, а не попадали на форумы псевдоподдержки, участники которых якобы сопереживают, а на самом деле делают только хуже своим неквалифицированным мнением. 

Что дальше?

Наверное, я могу сказать, что рак — лучшее, что в моей жизни произошло: я увидел много поддержки, даже от людей, с которыми мало общался. Кроме того, я осознал, что могу решать сложные многоуровневые задачи, справляться с трудностями. 

Мой врач-онколог говорит: «Саш, у тебя высокий риск рецидива, поэтому давай-ка раз в три месяца приходи на обследования». И я хожу. Правда сейчас, спустя три года, интервал между посещениями мы немного увеличили.

Я сформулировал для себя простую концепцию в ответ на вопрос, почему это случилось со мной: мне повезло. А кому-то нет. Эту историю мы закрыли, страницу я перевернул. 

Возможно, рак вернется, может, и нет: все это огромная случайность, которую не предугадаешь. Что будет дальше, я не знаю. Кирпич может на голову упасть, например. Буду решать проблемы по мере их поступления. Если решение не найдется, буду планировать свою жизнь исходя из этих вводных. Жить в страхе, что что-то может случиться, не имеет смысла —  это не жизнь.

* В материале упоминается социальная сеть Facebook — проект компании Meta Platforms Inc., деятельность которой признана экстремистской и запрещена в России.