«Мужчина может съездить в горы, как и мечтал»: истории о плохих прогнозах, которые не сбылись

18.10.2024

Медицина опирается на статистику, и все прогнозы, то есть ожидаемые результаты лечения, основаны на больших данных, полученных из крупных научных исследований. 

Однако предсказать, как будет развиваться болезнь у конкретного человека, какой будет реакция на лечение, произойдет ли рецидив, и если да, то как скоро — невозможно. Бывает так, что даже при неблагоприятном прогнозе ситуация меняется к лучшему, вопреки статистике.  

Рассказать о таких случаях из практики мы попросили экспертов «Просто спросить» — онлайн-справочной для людей с онкологическими заболеваниями и их близких. Эти истории — про надежду и врачей, которые борются за жизнь вместе с пациентами. 

Важно: информация из этих историй не может быть использована как универсальный алгоритм действий для людей с подобными диагнозами. Каждый случай заболевания индивидуален, и схему лечения назначает только врач.

«Мы выписали его, понимая, что, наверное, больше не увидимся»: история мужчины с метастатическим раком желудка

Рассказывает Ирина Нигматуллина — онколог (химиотерапевт) Московской городской онкологической больницы № 62, выпускница Высшей школы онкологии:

У меня есть пациент 53 лет. Осенью 2021 года у него появились боли в желудке. Мужчина родом из Дагестана, но уже давно живет в Москве, поэтому постановка диагноза проводилась здесь. 

Сначала он обследовался в нашей больнице амбулаторно, а потом в хирургическом отделении. После обследований был поставлен диагноз — рак желудка. При этом мы выявили множество образований в печени, которые практически тотально поражали ее, и обнаружили высокий уровень онкомаркера АФП. 

Альфа-фетопротеин (АФП) — это белок, который активно вырабатывается у эмбрионов, но у взрослых людей в норме присутствует в небольшом количестве. Альфа-фетопротеин повышается при заболеваниях печени, например, при хроническом гепатите, циррозе и раке печени.

В связи с этим у мужчины подозревали второй, гепатоцеллюлярный рак, то есть рак печени. Мы взяли биопсию из образований печени и получили подтверждение, что это рак желудка, и его метастазы практически полностью поразили печень. 

К нам в отделение мужчина попал в феврале 2022 года уже в тяжелом состоянии — он практически все время проводил в постели, не двигался, его беспокоили сильные боли в области печени и желудка. Печень была настолько большой, что ее можно было пропальпировать в нижних отделах живота, то есть она доходила почти до малого таза.

По анализам мы видели и недостаточность функции печени — высокий билирубин, высокие ферменты печени (АЛТ, АСТ), нарушения свертываемости крови. Поскольку пациент молодой, ранее не получал никакое лечение и потенциально мог хорошо ответить на него, на консилиуме мы все-таки решили провести ему противоопухолевую терапию на свой страх и риск, понимая, что он может не перенести ее, но это единственная возможность помочь ему.

Стандартный метод лечения метастатического рака желудка — химиотерапия. Когда мы начинали химиотерапию в феврале 2022 года, мы торопились, поскольку пациент был в тяжелом состоянии, и лечение нужно было начинать незамедлительно. 

У нас были все данные для выбора режима химиотерапии, и мы точно знали, какую схему назначить. Однако для понимания того, нужна ли мужчине уже на этом этапе иммунотерапия, нам не хватало результатов иммуногистохимического и молекулярно-генетического анализов. Ожидание этих данных отложило бы лечение на 10-14 дней. 

Но поскольку у пациента была АФП-продуцирующая опухоль, то есть был высокий уровень этого онкомаркера, мы предполагали (и есть некоторые научные статьи об этом), что такие опухоли потенциально иммуночувствительны, то есть могут отвечать на иммунотерапию. Поэтому к стандартной схеме химиотерапии FOLFOX мы добавили иммунотерапию — ниволумаб.

Стандартная схема химиотерапии FOLFOX: 5-фторурацил + оксалиплатин + лейковарин в сниженных дозировках, так как у мужчины уже была печеночная недостаточность.

К сожалению, после первого курса химио-иммунотерапии пациент стал чувствовать себя хуже — у него случилось кровотечение из опухоли желудка, наросла печеночная недостаточность, и в отделении мы его спасали практически три недели. Однако недостаточность функции печени по-прежнему возрастала — он был весь желтый из-за очень высокого уровня билирубина.  

Также стало проявляться токсическое действие билирубина на организм в виде печеночной энцефалопатии — это когда человек практически не ориентируется во времени и пространстве, он забывчив, может не узнавать родственников, он вялый и апатичный, постоянно спит, а иногда, наоборот, становится гипервозбужденным. 

Мы снова собрали онкологический консилиум и поняли, что наша попытка, к сожалению, не удалась. Мужчина был выписан на симптоматическое лечение, которое направлено на облегчение симптомов заболевания — боли, тошноты, слабости и других.

Самым болезненным моментом для меня, наверное, был разговор о невозможности продолжения лечения. Невероятно тяжело сообщать пациентам и их родственникам, что мы не можем больше ничем помочь. Особенно когда болеющие люди крайне разумны, то есть они полностью осознают свой диагноз. И это понимание причиняет врачу еще бОльшую боль. 

Поскольку мужчина, о котором идет речь, родом из Дагестана, мы говорили с ним о возможности вызвать санавиацию и доставить его на родину. 

Он рассказывал мне, что еще сходит в горы на шашлыки, как он хочет поесть винограда, который растет на южных полях. Они с женой вспоминали отдых и плакали вдвоем. Это было невыносимо больно не только для меня, но и для всего отделения, потому что мы все вместе принимали участие в лечении этого мужчины... 

В конце февраля 2022 года мы выписали его, понимая, что, наверное, больше не увидимся. Когда мы провожали этого пациента, его жена постоянно спрашивала меня: «Как же так? Неужели ничем нельзя больше помочь?». Мне нечего было ответить, и я говорила, что если вдруг случится какое-то чудо и ваш муж станет чувствовать себя лучше, то, конечно, звоните, приезжайте.

Прошло около шести недель с момента выписки, и в апреле 2022 года мне внезапно позвонила его супруга, сказала, что мужчина чувствует себя гораздо лучше. Он начал передвигаться на сидячей каталке (при выписке вообще не ходил, только лежал и даже не ориентировался в месте и времени), начал есть, набрал 5-6 килограммов, стал бодрее.  

Чтобы понять, восстановилась ли функция печени, мы назначили пациенту анализы (АЛТ, АСТ, билирубин — те, которые были сильно повышены в начале лечения). Супруга мужчины прислала мне результаты, и мы увидели практически нормальный уровень билирубина. Человек просто ожил, и мы пригласили его на повторный осмотр. Кроме того, к этому времени мы уже знали, что у мужчины крайне высокочувствительная к иммунотерапии опухоль (PDL - 99), она микросателлитно нестабильная (это тоже показатель чувствительности к иммунотерапии).

Иммунотерапия имеет такое свойство — она оказывает отсроченное действие и начинает работать не сразу, а через месяц-полтора, что мы и увидели у этого пациента, когда буквально через шесть недель ему стало гораздо лучше.

Мы сделали ему контрольное КТ и обнаружили, что образования в печени, которые ранее практически полностью ее поражали, сейчас слились буквально в 4-5 крупных очагов, но печень нормально функционирует. Естественно, получив такой потрясающий ответ, мы продолжили пациенту лечение по схеме: FOLFOX+Ниволумаб.

С момента начала химио-иммунотерапии у этого пациента прошел уже год, по данным контрольного обследования — без признаков прогрессирования. 

Конечно, к сожалению, не все проходит гладко: на фоне иммунотерапии случились осложнения — аутоиммунный гипотиреоз, то есть недостаточность функции щитовидной железы. При этом заболевании в организме образуются клетки, которые «работают» против собственных клеток щитовидной железы. В результате щитовидная железа вырабатывает меньше гормонов, что проявляется сонливостью, апатией, слабостью, появлением отеков лица и конечностей.  

Также крупные очаги в печени распадаются на фоне противоопухолевой терапии, из них формируются гнойные абсцессы (воспаление тканей), которые мы уже несколько раз вскрывали. Это, конечно, доставляет дискомфорт пациенту и требует антибактериальной терапии. Но тем не менее человек жив, он ходит своими ногами. 

Да, наверное, сейчас его жизнь не такая, как раньше, мужчина не настолько активен, но он видится со своими родственниками, он может есть шашлыки, он может съездить в Дагестан, как и мечтал, в горы. Эта история меня всегда очень вдохновляет!

Я бы хотела сказать пациентам и их близким: даже если вы слышите о неблагоприятном прогнозе, не нужно отчаиваться. Прогноз — это условные цифры, которые появились благодаря статистике. Но мы никогда не можем дать точный прогноз для каждой конкретной ситуации. Важно пробовать лечиться и обязательно сохранять веру.

История записана в мае 2023 года 

«Сейчас ребенок ходит в детский сад, а мама присылает мне ее фотографии»: история 2-летней девочки с рецидивами опухоли 

Когда я только начала свою работу, моей пациенткой стала милая девочка 2 лет с довольно непростым заболеванием — у нее была герминогенно-клеточная опухоль (опухоль из клеток репродуктивной системы). 

Сложность ситуации заключалась в том, что это было уже второе возвращение болезни, то есть повторный рост опухоли. Это значит, что заболевание плохо поддавалось лечению, и шансы вылечить девочку были небольшими.

Кроме того, часть опухоли находилась в позвоночном канале. Одним из этапов лечения могло стать хирургическое вмешательство. Но чтобы удалить опухоль полностью, нужна была большая и сложная операция с риском повреждения важных структур, что могло привести к нарушению функций органов.

Мы объяснили родителям девочки, что ситуация непростая. Совместно мы обсудили все этапы лечения и приняли решение не выполнять операцию, а провести химиотерапию и один курс высокодозной химиотерапии — это была одна из доступных нам опций.

Высокодозная химиотерапия применяется после стандартной химиотерапии в случае рецидива или при продолжающемся росте опухоли. Этот этап лечения нужен для того, чтобы дать большую дозу препарата и тем самым уничтожить все клетки опухоли, даже невидимые глазом.

Побочные эффекты высокодозной химиотерапии сильнее, чем при обычной: часто у детей появляются тошнота, рвота, жидкий стул. Также этот период опасен возникновением разных инфекций, так как такая химиотерапия вместе с опухолевыми клетками уничтожает и защитные клетки организма — лейкоциты.

Во время лечения у нашей пациентки неоднократно случалось носовое кровотечение. Из-за того, что эта область очень хорошо кровоснабжается, мы долго не могли справиться с ним. Девочке переливали разные компоненты крови, устанавливались тампоны в носовые ходы. Остановить кровотечение окончательно нам помогали хирурги.  

На протяжении всего времени лечения девочка стойко справлялась со всеми осложнениями. И, когда родители с малышкой возвращались в отделение на очередной курс химиотерапии, девочка счастливо бежала к нам навстречу.

И мы справились. Прошло два года с момента окончания нашего лечения. Сейчас ребенок чувствует себя отлично, ходит в детский сад, а мама присылает мне ее фотографии. По результатам обследования у девочки нет никаких признаков опухоли.

Такие случаи невероятно радуют и вдохновляют. Даже в сложной ситуации не стоит опускать руки, нужно бороться всем вместе.  

Я хочу сказать родителям наших пациентов, что они не одни, что дети, родители и врачи — это одна команда. Очень важно найти в себе силы и обратиться за помощью. И мы будем вместе бороться в любых обстоятельствах.

История записана в августе 2023 года

«Все очаги исчезли совсем»: история женщины с метастатической меланомой

Рассказывает Александр Кулябин — онколог (химиотерапевт), выпускник Высшей школы онкологии:

В 2021 году у меня была 62-летняя пациентка с меланомой без выявленного первичного очага — это значит, что саму первичную опухоль не удалось найти, а единственным ее проявлением было увеличение подмышечных лимфоузлов. 

Сначала женщине провели подмышечную лимфодиссекцию (удаление лимфоузлов) и оставили под наблюдением. Через некоторое время появились метастазы в лимфоузлах средостения и легких. 

Мы решили начать иммунотерапию первой линии пембролизумабом — в отличие от химиотерапии, этот препарат не уничтожает клетки опухоли, а «обучает» собственные иммунные клетки бороться с ней. Однако через некоторое время количество и размеры очагов в легких увеличились. 

Мы провели генетические исследование и выявили отсутствие braf-мутации. Когда эта мутация обнаруживается, можно назначить таргетную терапию. Но при отсутствии мутации и неэффективности иммунотерапии препаратов для лекарственного лечения фактически больше не остается, и единственным вариантом в таком случае становится химиотерапия. Как и при любой химиотерапии, качество жизни человека в процессе лечения снижается: могут появляться тошнота, диарея, выпадать волосы. 

В результате мы решили усилить интенсивность иммунотерапии и начали двойную терапию ниволумабом и ипилимумабом. Ко времени контроля, через 4 курса, очаги в легких снова увеличились и появились новые. Мы предположили, что происходит псевдопрогрессирование, то есть увеличение размеров опухоли вызывается не ее ростом, а происходит потому, что «наученные» иммунные клетки стянулись к опухоли и стали причиной увеличения узла на ПЭТ КТ. 

Понадеявшись на псевдопрогрессирование, я рекомендовал продолжить терапию ниволумабом еще на 2 курса с последующим контролем. 

Принимая это решение, мы взвесили все риски — если бы эта тактика не сработала, рост опухоли продолжился бы, и пациентка еще два месяца получала бы неэффективную и потенциально токсичную терапию. При этом на иммунотерапии есть риск нежелательных иммунных реакций, возникновения аутоиммунных заболеваний различных органов. Пациентка доверилась моему мнению, потому что понимала — это единственный шанс, так как химиотерапия в этой ситуации не приносит выраженного эффекта, показывает низкую эффективность.

К сожалению, на тот момент у нас закончились препараты (квоты на лечение по ОМС), и мне пришлось отправить пациентку с такой рекомендацией по месту жительства. Более полугода я ее не видел, а когда мы смогли пригласить ее продолжить лечение, оказалось, что после двух пройденных по месту жительства курсов терапии ниволумабом очаги начали уменьшаться, а на момент последнего обследования все очаги исчезли совсем. 

Женщина прошла уже два ПЭТ-КТ с интервалом в 3 месяца, на которых — полный ответ, то есть исчезновение всех опухолевых очагов. Я и сейчас остаюсь на связи с пациенткой, и теперь даже стоит вопрос о целесообразности продолжения лечения и возможности отпустить ее под наблюдение с подтвержденной ремиссией.

Мои эмоции в этой ситуации — это радость, конечно, за пациентку и ощущение верного выбранного пути. Женщина тоже очень благодарна и все время вспоминает ту рекомендацию рискнуть и продолжить терапию.

Аналогичная ситуация была в моей практике и у 42-летней пациентки с раком почки. Однако случаи псевдопрогрессирования рака почки на иммунотерапии вообще мало описаны в литературе, в отличие от меланомы, и подобное решение было бОльшим риском. 

В таких ситуациях решения принимаются на онкологическом консилиуме, и последнее слово — за пациентом. У нас была возможность проведения другой эффективной терапии, но риск, на который мы пошли, был оправдан возможностью дальнейшего длительного устойчивого ответа. В итоге наша стратегия оказалась выигрышной — мы получили частичный ответ на лечение (частичный регресс, то есть уменьшение опухоли) с последующей длительной стабилизацией.

Довольно сложно дать универсальный совет пациентам, которые слышат от врача слова о неблагоприятном прогнозе, но мне кажется, никогда не стоит переставать надеяться на лучшее. 

История записана в августе 2023 года

«10 лет назад ей сказали, что сделать уже ничего нельзя, а сейчас она живет счастливую жизнь»: история женщины с метастатическим раком прямой кишки

Рассказывает онколог-хирург Аида Атаева:

Речь пойдет о пациентке, которой в ноябре 2014 года поставили диагноз «метастатический рак прямой кишки». Женщине был 41 год, и в момент диагностики заболевания ее младшему ребенку исполнилось всего 5 месяцев. 

К сожалению, долгое время заболевание протекало бессимптомно, никак себя не проявляя, поэтому обнаружить его удалось только на поздней стадии. Злокачественное образование уже проросло в мышечный слой прямой кишки, были поражены лимфатические узлы, появились отдаленные метастазы в печени.

Пациентка была родом из очень маленького города и, узнав о диагнозе, поехала в Москву. В столице она обратилась в одну из клиник, где ей сказали, что сделать уже ничего нельзя. Женщина вспоминает, что после услышанного опустила руки, а по пути домой из медцентра плакала вместе с мужем. Однако она не отчаялась и обратилась в другую клинику: тогда справиться с эмоциями помогли поддержка супруга, родителей, и, конечно, стимул не оставить ребенка без мамы. 

Врачи другого медицинского учреждения объяснили пациентке существующие риски при проведении медикаментозного лечения и, с согласия самой женщины, через два месяца после постановки диагноза, провели сначала лучевую, а затем химиотерапию.

За этим последовали еще два курса химиотерапии по схеме XELOX, которую женщина переносила очень тяжело — появились общая слабость, нейропатия (нарушение чувствительности тканей, которое проявляется в виде покалывания, жжения, онемения кожи на разных участках тела). 

При этом лечение дало хороший результат — первичный опухолевый очаг уменьшился. Это позволило врачам рассмотреть возможность хирургического вмешательства, что было невозможно ранее из-за распространенности процесса. Всего женщина перенесла две операции. 

Первая состоялась в 2015 году — врачи провели брюшно-промежностную экстирпацию прямой кишки, то есть удалили пораженную опухолевыми клетками прямую кишку, околопрямокишечную жировую клетчатку и лимфатические узлы. 

В том же году женщина пережила и вторую операцию: в связи с метастазами в печени хирурги провели правостороннюю гемигепатэктомию (удаление правой половины печени). Затем пациентке продолжили химиотерапию по прежней схеме, однако она и на этот раз проходила с осложнениями. У женщины началось снижение количества всех компонентов крови. Проявлялось это состояние постоянной общей слабостью, справляться с ним приходилось при помощи специальных препаратов.

Через полтора года после постановки диагноза, в мае 2015 года, женщина окончила терапию. Ее лабораторные показатели были нормальными, контрольные обследования — хорошими, и врачи приняли решение выписать пациентку. Дальнейшие исследования показали полный регресс онкологического заболевания, то есть отсутствие опухолевых очагов. Все время лечения и после врачи постоянно были на связи с пациенткой и стали для нее практически родными. 

Сейчас ей 51 год, она живет счастливую жизнь, работает врачом, а ее сынишка перешел в четвертый класс.

Я всегда помню про эту историю и советую всем пациентам, которым сообщают не самые утешительные новости, обязательно верить в благоприятный исход и ни в коем случае не сдаваться. 

История записана в июле 2024 года 

«Мой пациент признался мне, что вернулся к игре на гитаре»: история мужчины с метастатическим раком сигмовидной кишки

Рассказывает онколог (химиотерапевт) Кристина Иванова: 

Речь пойдет о пациенте 66 лет, которого я веду совместно с моим коллегой — заведующим отделением. История его лечения началась в ноябре 2022 года, когда у мужчины был обнаружен рак сигмовидной кишки с метастазами в печени, 4 стадия. В момент постановки диагноза он наблюдался в другом медицинском учреждении, а к нам в клинику попал за вторым мнением и впоследствии на лечение. 

По результатам исследований у мужчины была обнаружена K-RAS мутация. Ее наличие у пациента с колоректальным раком означает, что опухоль нечувствительна к целому ряду таргетных препаратов, то есть таких, которые воздействуют на определенные рецепторы на поверхности опухолевых клеток. 

В этой ситуации к химиотерапии врачи могут добавить всего один таргетный препарат — бевацизумаб, который не позволяет новым кровеносным сосудам формироваться в опухоли, за счет чего опухоль не получает достаточного питания и уменьшается или уничтожается полностью. Именно так мы и поступили — начали лечение со схемы FOLFOXIRI с бевацизумабом (один из вариантов стандартных схем химиотерапии при данном виде рака). 

После 12 циклов такой химиотаргетной терапии мы увидели на контрольных обследованиях частичный ответ — опухоль уменьшилась более чем на 30%. Мы приняли решение оставить нашего пациента на поддерживающей химиотаргетной терапии, используя препараты капецитабин и бевацизумаб.

Такое лечение обычно переносится легче: в сравнении с полноценной химиотаргетной терапией при поддерживающем лечении не используются препараты оксалиплатин и иринотекан, наиболее ответственные за развитие токсичности. Капецитабин пациент принимает дома в форме таблеток, а на капельницы с бевацизумабом приезжает к нам в клинику раз в три недели. 

Мы провели мужчине уже тринадцать поддерживающих циклов лечения. Не так давно он прошел обследование — сохраняется ответ, нет признаков прогрессирования, и мы продолжаем терапию в том же объеме. 

При этом, мой пациент чувствует себя хорошо. У него есть хобби — играть на гитаре и петь, он даже участвовал когда-то в проекте «Голос 60+». Когда на фоне химиотерапии у мужчины развилась полинейропатия (нарушение чувствительности в кистях и стопах — онемение, покалывание, жжение), ему стало очень тяжело играть на любимом инструменте. Однако на поддерживающем лечении эта проблема практически полностью ушла. 

Несколько месяцев назад мой пациент признался мне, что вернулся к игре на гитаре, окреп, у него стало больше сил. Он даже вернулся на работу, что тоже важно, потому что до этого все время находился на больничном. Все это говорит о том, что человек потихоньку возвращается к привычному для себя образу жизни и получает эффективное лечение без признаков прогрессирования. Это очень радует.

История записана в мае 2024 года

«Это очень важно для болеющего человека — оставаться верным своим привычкам, быть активным вопреки»: история мужчины с раком мочеточника и мочевого пузыря

Рассказывает Юлия Тютрина — онколог (химиотерапевт), выпускница Высшей школы онкологии:

В 2020 году, будучи ординатором, я проходила практику в Клинической больнице Российской Академии Наук в Санкт-Петербурге. И у меня был пациент — мужчина около 80 лет, сухонький и очень бодрый. Он был не из Петербурга, давно вышел на пенсию и после смерти супруги жил один в доме у себя в родном городе, но сын опекал его, помогал во всем и заботился. 

После того, как у мужчины появилась кровь в моче, он обратился к урологу по месту жительства, прошел обследования, и в результате у него был обнаружен рак мочеточника. Местные врачи провели операцию по удалению мочеточника и почки — чаще всего по стандартам именно так и поступают, но все зависит от расположения опухоли. 

В подобных случаях бывает так, что вслед за раком мочеточника диагностируется и рак мочевого пузыря. Так и случилось у этого человека. В результате состоялась еще одна операция — по удалению мочевого пузыря и простаты. Мужчине вывели цистостому — небольшой «мешочек», который нужно периодически опорожнять. 

К сожалению, через некоторое время после второй операции у мужчины произошел рецидив. Появились боли в малом тазу, начались проблемы с дефекацией — на месте, где раньше располагались мочевой пузырь и простата, возник новый очаг опухоли.

В этой ситуации в родном городе мужчине в лечении отказали — врачи сочли проведение химиотерапии невозможным из-за возраста пациента и отсутствия у него одной почки и посоветовали проконсультироваться со специалистами из Санкт-Петербурга. Так он попал в клинику, где я и проходила практику.

На момент моего знакомства с мужчиной он не мог спокойно сидеть из-за сильных болевых ощущений — постоянно подкладывал кулачки, вставал и беспокоился. Ночью ему также не удавалось нормально поспать. Мы назначали ему химиотерапию внутривенно, и он начал приезжать к нам на каждый цикл. Девять дней он проводил в больнице, а потом уезжал домой. 

Я очень хорошо помню, что каждое утро, начиная рабочий день, встречала его, шагающего по отделению и размахивающего руками: он делал зарядку и подавал пример всем вокруг. Был отзывчивым, не унывал, двигался по отделению в течение дня и очень хотел гулять. 

Мы часто с ним болтали о жизни, и это был один из самых приятных опытов моего общения и взаимодействия с пациентом. А ведь у него был местный рецидив рака мочевого пузыря, не было одной почки, и врачи по месту жительства уже качали головой: «Химия сложная, тяжелая, рецидив давит на кишечник, плохи дела, ведь рак мочевого пузыря довольно агрессивен».

Сейчас мне кажется, это очень важно для болеющего человека — оставаться верным своим привычкам, не ставить крест на жизни, быть активным вопреки.

Уже после первого цикла химиотерапии мужчина мог спокойно сидеть, не корчась и не подскакивая от боли. После четвертого цикла «химии» мы увидели на контрольной компьютерной томографии полное отсутствие признаков опухоли. Для меня это было чудом. Мы отпустили его домой наблюдаться.

Если вам или вашему близкому человеку говорят о неблагоприятном прогнозе, нужно постараться понять, что цифры — это не абсолют. Статистика тоже может ошибаться, а опухоль — уменьшаться. Все может обернуться не так, как предсказывают врачи. И самое главное — нужно научиться жить во что бы то ни стало. 

История записана в сентябре 2024 года

«Обследования показывают, что болезнь не возвращается»: история женщины с метастатическим раком молочной железы

Рассказывает онколог (химиотерапевт) Кристина Иванова: 

С июля 2023 года я веду пациентку 70 лет из Московской области. Женщина начала лечиться больше десяти лет назад — сначала в диспансере по месту жительства. Впоследствии из-за проблем с препаратами она переходила из одной клиники в другую и в итоге по этой же причине добралась до медучреждения, где работаю я. 

У этой пациентки в 60 лет был диагностирован местнораспространенный рак молочной железы — опухоль распространялась на кожу молочной железы и на подмышечные лимфатические узлы, был выраженный отек кожи. Женщине установили стадию IIIB, нелюминальный HER2-положительный подтип. Нелюминальный подтип означает, что опухоль не чувствительна к гормонотерапии. При этом HER2-позитивный рак молочной железы сам по себе агрессивен, и в эпоху, когда еще не было таргетных анти-HER2 препаратов, у этого вида онкологического заболевания был достаточно плохой прогноз. Сейчас же на ранних стадиях он довольно хорошо лечится. 

На первом этапе лечения пациентку было невозможно прооперировать, поэтому врачи начали с химиотерапии, чтобы уменьшить размеры опухоли. В 2013 году женщине провели два курса так называемой «красной химии», которая обычно дает уменьшение опухоли и отека молочной железы. Однако у этой пациентки произошла отрицательная динамика — отек стал нарастать. В связи с этим врачи приняли решение о проведении радикальной лучевой терапии (в более высоких, чем обычно, дозах). 

За ней последовали еще 6 циклов химиотерапии и 13 циклов таргетной терапии, но через два года заболевание продолжило прогрессировать — появились метастазы в костях. Женщине был назначен новый цикл химиотерапии и капельницы золендроновой кислоты (этот препарат помогает снизить болевой синдром и риск развития костных осложнений, например патологических переломов костей и их последствий). 

После двух лет стабилизации в 2017 году произошло еще одно прогрессирование — в обеих молочных железах появились внутрикожные метастазы, и пациентку ждали еще несколько лет химиотаргетной терапии. В марте 2021 ситуация вновь ухудшилась — внутрикожные метастазы увеличились в размерах, появился метастатический очаг в одном из подмышечных лимфоузлов, и пациентка вскоре начала следующую линию лекарственной терапии. 

К счастью, через несколько месяцев, в декабре 2021 года, обследования показали частичный ответ, то есть уменьшение всех образований в размерах.

Это позволило врачам провести операцию — в феврале 2022 года женщине сделали радикальную  мастэктомию по Маддену  (хотя обычно ее не проводят, когда речь идет о метастатическом заболевании). Уже через месяц пациентка продолжила лечение таргетным препаратом трастузумаб эмтанзин, и к маю лечившие ее специалисты обнаружили по ПЭТ/КТ полный ответ, то есть исчезновение всех опухолевых очагов, включая метастатические (существует исследование, в котором описаны такие случаи). На этом этапе женщина и пришла ко мне на прием. 

Всего по настоящее время моя пациентка прошла 45 циклов введения таргетного препарата трастузумаб эмтанзин. Сейчас она продолжает лечение и переносит его хорошо, до сих пор активно работает. Обследования показывают, что полный ответ сохраняется, то есть болезнь не возвращается. 

Как долго продлится такой эффект, к сожалению, никто не знает. Я всегда держу в голове варианты на будущее: что делать, если текущее лечение перестанет помогать. Но женщина сохраняет позитивный настрой, и общаться с ней всегда очень приятно.

Всем пациентам, которые слышат от врачей о неблагоприятном прогнозе, я бы посоветовала не падать духом, настраивать себя на лечение, больше узнавать о своем диагнозе и получать второе мнение у других специалистов. Наука не стоит на месте, постоянно появляются новые препараты, поэтому, несмотря на тяжелый диагноз, постарайтесь не отчаиваться и не стесняйтесь обсуждать со своим лечащим врачом все волнующие вопросы.

История записана в мае 2024 года

Что еще почитать: 

• «Плохие прогнозы не всегда сбываются»: колонка онколога о статистике и надежде

• «Поиск наилучшего решения»: что такое второе мнение в онкологии и зачем его получать

• Перекись водорода, сода и голодание: какие методы не вылечат от рака (и даже навредят)
  

Фотография на обложке: eduard / Unsplash